Якуб Колас - Трясина [Перевод с белорусского]

Последний что-то рассказывал. Широкоплечий внимательно слушал, потом записал что-то в свою книжку.

— Ну, как себя чувствуешь? — К Панасу подошел Нупрей, добродушно улыбаясь и показывая ряд белых, ровных зубов.

— Хорошо, — ответил Панас и пошевелил раненой ногой, — я помаленьку, может, и сам пойду.

— Ну, вот видишь.

Потом Нупрей добавил, смеясь:

— Это тебе волчья шкура помогла.

Их окружили красноармейцы и партизаны. Всем интересно побеседовать с Панасом о том, что он видел и слышал в тюрьме. Посыпались вопросы. Панас еле успевал отвечать.

В этой необычной обстановке, среди стольких незнакомых людей, Панас чувствовал себя неуверенно. Он искал глазами отца, но деда Талаша не было видно. Наконец к Панасу подошел широкоплечий. Он уже закончил беседу и спрятал в карман записную книжку.

— Как поживаешь, молодец? — спросил он.

— Спасибо, хорошо.

Панас старался скрыть свою робость.

— Молодчина! — похвалил его широкоплечий партизан (это был Букрей). — Ты должен быть хорошим солдатом. Воевать хочешь?

— Хочу бить врагов! — ответил Панас.

— Правильно!

Букрей стал расспрашивать Панаса о легионерах и их порядках.

Панасу не трудно было отвечать на вопросы грозного на вид Букрея, который держал себя просто, умел кстати вставить шутливое слово и приободрить парня.

— Ну, отдыхай, дружок, и поправляйся: крепкие люди долго не хворают, — сказал он на прощание.

Потом Панасу дали поесть и оставили его в покое. За ним по-прежнему ухаживал Нупрей, который стал чем-то вроде санитара в отряде.

Деда Талаша все не было.

Сегодня вечером он должен быть у Долгого Брода, как условился с Мартыном Рылем. Теперь дед Талаш вольный казак, С его плеч свалилась тяжелая ноша: он нашел сына и оставил его под защитой надежных людей.

С ведома Букрея собирается дед в Долгий Брод. Люди ему не были нужны, и он думал отправиться туда без провожатых. Но Куприянчик и Аскерич, его верные соратники, сами вызвались сопровождать его. Они говорили, что одному не годится ходить в ночную пору. Кроме того, им хотелось повидать Мартына Рыля и его трофейный карабин, хотя об этом они умалчивали.

Ночь уже опустила свою черную завесу на замершие леса и болота, когда дед Талаш и его спутники пришли к Долгому Броду. У деда Талаша раньше мелькнула мысль захватить с собой волчью шкуру: было бы очень кстати подать условленный сигнал именно в волчьей шкуре. Дед Талаш всегда любил пошутить. Но на волчьей шкуре лежал Панас, и тревожить его нельзя было.

— Ну, подождите тут, соколы, а я пойду, кликну своих волков, — сказал дед Талаш.

Удалившись шагов на пятьдесят, он остановился, сдвинул со лба шапку, приставил руки трубой ко рту, откашлялся, пригнулся и завыл, сначала тихо, а потом все громче и громче, подымая выше голову, и закончил жутким воем.

Трудно было поверить, что это не настоящий волк.

— Ну и артист, — сказал Куприянчик.

— Тьфу, просто жутко! — откликнулся Аскерич.

После небольшого промежутка вой, еще более страшный, повторился, а минуты через две раздался в третий раз, да так, что Куприянчик и Аскерич только ахнули.

Как только прекратился вой, невдалеке грянул дружный залп, вначале всполошивший деда Талаша и его товарищей. Мартын Рыль устроил, деду Талашу эффектную встречу. Минуту спустя он вынырнул из сумрака, а за ним шла группа вооруженных людей.

Партизаны-разведчики собрали много важных сведений о расположении противника. Все эти донесения Букрей аккуратно записывал. По ним нетрудно было догадаться, какое направление наметил штаб оккупантов для своего главного удара.

Разведка Букрея многое разузнала и о настроениях крестьян в тех селах, где бесчинствовали легионеры. Яркую картину хозяйничанья захватчиков нарисовал Мартын Рыль и его дружина — шесть человек, добровольно ушедших вместе с ним бить, наглых врагов. Он рассказал о налете на Вепры и о том, как на его глазах убили Кондрата Буса, за которого он уже отомстил — убил одного легионера, а другого ранил. Он рассказал о сожженных домах сельской бедноты, об издевательствах легионеров над стариками, женщинами и детьми, над всеми, кто выступал против панов. Бедноте остается одно: бежать в леса. А что же ей делать? Покориться захватчикам и снова надеть панское ярмо на шею? Нет, лучше с оружием в руках воевать за свои права, за обездоленных. Лучше погибнуть в борьбе за свободу, за новую, светлую жизнь, чем покориться панам.

— Хорошо говоришь, голубь, правильно! — поддержал своего соратника дед Талаш. — Давайте, друзья, крепко держаться друг за друга. Пусть каждый из нас соберет дружину верных и смелых людей. Нещадно будем бить грабителей! Пулями, штыками будем потчевать непрошеных гостей!

После деда выступал пожилой человек с топором за поясом, сутуловатый, с давно не бритым, обветренным лицом. Синие глаза его глубоко запали. По тонким сжатым губам изредка пробегала горькая усмешка. Он испытал в жизни много горя и несправедливости. Это был Цимох Будзик, из села Карначи. Еще при царе его осудили на два года арестантских рот за поджог панской риги. А с паном у него были нелады из-за аренды земли. За мелкие нарушения имущественных прав помещика его не раз судили и штрафовали. Цимох не нашел ничего лучшего, как поджечь ригу. Отбывая заключение, он жалел, что не поджег панский дом. Теперь оккупанты припомнили все его прошлые грехи и не давали ему житья. Цимох все еще придерживался старых методов борьбы, мечтая о поджоге панских имений, и строил планы на этот счет. Встретившись в лесу с партизанами деда Талаша, он заявил о своем желании присоединиться к ним и широко приступить к организации поджогов.

— Говорили, большевики творят неподобающие дела, забирают нажитое добро, — сказал Цимох Будзик, — но мы знаем, что брали большевики. Они забирали добро панов и богатеев. А разве оно добыто трудом панов? Мы его своим горбом добывали. И большевики отдавали его тем, кто больше всех работал, а за душой ничего не имел. А теперь что делается? Пришли паны со своей челядью, начали заводить свои порядки, еще похуже царских. Своих старост на нашу шею посадили. А там, где раньше был один урядник, десять жандармов поставили. Навалилась на мужицкие плечи ненасытная саранча, последний скарб забирают. Поглядите, люди добрые, что в селах творится. Вооруженные шайки легионеров грабят, забирают всю живность. На всех до рогах стоит стон и плач обездоленных крестьян. Свое же добро на своих конях и санях отвозят грабителям крестьяне, а их самих подгоняет панский кнут. Разве это можно терпеть? Нет у них жалости. Так и мы их не пожалеем. Бить, уничтожать, жечь их беспощадно!

Будзик красочно расписывал бесчинства легионеров, их налеты на села, грабежи, насилия. Его слова разжигали в сердцах слушателей ненависть к захватчикам. Поэтому красноармейцы и партизаны с большим удовлетворением выслушали приказ Букрея напасть на легионеров, которые, по данным разведки, собирались ограбить село Ганусы.

Букрей, его командиры отделений, дед Талаш, Мартын Рыль, Куприянчик и Будзик устроили совещание, чтобы тщательно разработать план операции. Приняв во внимание малочисленность отряда и то, что в этом районе много легионеров, решили не ввязываться в открытый бой, а внезапно напасть на легионеров из засады, когда те будут в пути.

— Товарищи! Приготовиться к походу!

Перед рассветом выслали разведку в Ганусы. От Глухого Острова до Гану сов надо было идти километров пять на восток, в сторону расположения передовых частей Красной Армии. Иные полагали, что дед Талаш останется со своим раненым сыном. Но он, против ожидания, поручил уход за Панасом Нупрею и Кондрату Круглому из Высокой Рудни. Панас чувствовал себя хорошо и тоже рвался в поход.

— Отдохни еще, пусть нога заживет, а повоевать еще успеешь.

Нупрей, Кондрат Круглый и Панас направились в Высокую Рудню. В Гударовом логу они должны были подождать возвращения отряда. Дед Талаш теперь считал своим долгом не покидать отряда Букрея и партизан, у него словно не существовало больше никаких личных интересов. Партизанский отряд стал его домом.

— Ну, товарищи, вам надо выбрать командира! — с этими словами обратился Букрей к партизанам.

— Командира, командира! — подхватили партизаны.

— Со своей стороны, товарищи, я посоветовал бы выбрать нашего деда Талаша, — сказал Букрей, — он человек смышленый, опытный, осторожный, а вместе с тем решительный и смелый. Я присмотрелся к нему и скажу: командир он будет отличный.

— Выберите кого-нибудь помоложе и лучше знающего военное дело, — сказал дед Талаш.

— Деда Талаша!

— Деда Талаша!

— Пусть нашим командиром будет дед Талаш! — дружно просили партизаны.

Дед Талаш расчувствовался. Снял шапку. Его желтовато-белая, облысевшая голова склонилась.